Поезія та проза

Месяц,
ты — выкидыш ночи,
желтый символ страстей.

Ох, какой ты нахал!
Бродишь по селам,
бродишь по городам
круглый и голый, как лысина.

Невежа!
Штаны бы надел,
когда лезешь в чужие окна,
сладострастник,
похабник,
интриган-холостяк,
космический Шерлок Холмс.

Ух, как я ненавижу тебя,
насмешливый,
желтый
Мефистофель небесной лазури!
Ненавижу за то, что ты знаешь,
какой я плохой
и какие постыдные страсти
гнездятся в душе у меня.

Эх, если б мог я
сорвать тебя с неба,
чтоб ты перестал меня мучить!
Ну что тебе?
Сгинь
или
или избавь от желаний,
которые точат меня,
а в глаза не гляди свысока,
не гляди укоризненно.

Месяц,
выкидыш ночи, желтый
символ страстей.

Александр Чак

 

А.Блок

Бесцельный путь синеет предо мной,
Далекий путь, потоками изрытый,
А дальше - мрак; и в этом мраке скрытый,
Парит судеб Вершитель роковой.

**************

В кабаках, в переулках, в извивах,
В электрическом сне наяву
Я искал бесконечно красивых
И бессмертно влюбленных в молву.

Были улицы пьяны от криков.
Были солнца в сверканьи витрин.
Красота этих женственных ликов!
Эти гордые взоры мужчин!

Это были цари - не скитальцы!
Я спросил старика у стены:
"Ты украсил их тонкие пальцы
Жемчугами несметной цены?

Ты им дал разноцветные шубки?
Ты зажег их снопами лучей?
Ты раскрасил пунцовые губки,
Синеватые дуги бровей?"

Но старик ничего не ответил,
Отходя за толпою мечтать.
Я остался, таинственно светел,
Эту музыку блеска впивать...

А они проходили всё мимо,
Смутно каждая в сердце тая,
Чтоб навеки, ни с кем не сравнимой,
Отлететь в голубые края.

И мелькала за парою пара...
Ждал я светлого ангела к нам,
Чтобы здесь, в ликованьи троттуара,
Он одну приобщил небесам...

А вверху - на уступе опасном -
Тихо съежившись, карлик приник,
И казался нам знаменем красным
Распластавшийся в небе язык.

 

А.Блок
НЕЗНАКОМКА

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.

А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.

И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

 

Владимир Набоков

ОКНО

При луне, когда косую крышу
лижет металлический пожар,
из окна случайного я слышу
сладкий и пронзительный удар
музыки, и чувствую, как холод
счастия мне душу обдает,
кем-то ослепительно расколот
лунный мрак, и медленно в полет
собираюсь, вынимая руки
из карманов, трепещу, лечу,
но в окне мгновенно гаснут звуки,
и меня спокойно по плечу
хлопает прохожий: «Вы забыли,-
говорит,- летать запрещено».
И, застыв, в венце из лунной пыли,
я гляжу на смолкшее окно.

 

Лев Борщер

так суждено... чужую ношу
не каждый взвалит на себя,
не каждый скажет - я не брошу,
не потому, что я хороший,
не потому, что всех любя

готов пожертвовать судьбою
во имя болестей чужих.
я просто совесть успокою
и помирюсь с самим собою,
спокойно молвив - возложи

свой груз нелёгкий мне на спину,
я ношу тяжкую приму
и дом отеческий покину,
и откажу в заботе сыну,
пройду тюрьму, приму суму,

себя использовать позволив
не ради чести и любви.
я покорюсь Господней воле
и понесу чужие боли...
но не свои... но не свои...

 

Без движенья, как письмо без марки,
На вокзале я люблю торчать.
Женщины, огромные как барки,
Весело несут в корзинах кладь.

После этих хрупких ноготочков
У девиц, которых выпил джаз,
Радуешься женщинам в платочках,
Настоящим бабам без прикрас.

Едут в запропащую глубинку,
В позабытый чертом уголок,
Чтоб со свежим маслом в Ригу, к рынку,
Поезд их назавтра приволок.

Их слоновьи ноги так ступают,
Что, не выдержав могучих пят,
Камни в изумленьи замирают
И ступени жалобно скрипят.

Жаль, что нет великого Верхарна,
Жаль, до наших дней недотянул,
А не то бы снова благодарно
Он походки той услышал гул.

Как колышутся их бедра, груди
Необъятные, пьяня, как ром,
И невольно отступают люди,
Пропуская их в дверной проем.

Голосов их звук услышав трубный,
Брякнулся б поэт-романтик Тик.
Даже старец, страсти недоступный,
Встретив их, любовь бы вновь постиг.

После этих хрупких ноготочков
У девиц, которых выпил джаз,
Радуешься женщинам в платочках,
Настоящим бабам без прикрас.

А. Чак

 

Депрессии, больно, кусаете локти
От привычек самодовольных.
Подпольных
Традиций,
Позиции ходят под впечатлениями
Яркими
Одноминутными.
Милый ангел, просто картинка, здесь надо извилисто
С сочетанием яда и грез перламутровых.
Выпить всю нежность из черных или блондинистых,
Заманить клеем из золота
Или бумаг проштампованных...
Холодно,
Тем, кому уже не актуально,
Которые скошены.
Как допустили?
Не слышали прошлое
иль были
морально
готовы?
Были они бестолковы? Нет, просто неношены.
Да, они всего лишь дети.
Дети, поверившие в Деда Мороза
Иль в Пекинскую утку...
Серьезно. Как в маму.
В городе проституток
Сложно набить себе цену.
Странно.
Пошлой подвержены драме
Даже самые чистые.
Курят себя и кого-то в процессе,
А может и режут на месте
от счастья.
На части.
Пониже запястья.

 

А.Блок


СНЕЖНОЕ ВИНО

И вновь, сверкнув из чаши винной,
Ты поселила в сердце страх
Своей улыбкою невинной
В тяжелозмейных волосах.

Я опрокинут в темных струях
И вновь вдыхаю, не любя,
Забытый сон о поцелуях,
О снежных вьюгах вкруг тебя.

И ты смеешься дивным смехом,
Змеишься в чаше золотой,
И над твоим собольим мехом
Гуляет ветер голубой.

И как, глядясь в живые струи,
Не увидать себя в венце?
Твои не вспомнить поцелуи
На запрокинутом лице?

 

Плачет в окнах туман. Я солгать бы не смог —
Лишь тебя я любил, дорогая.
Свои губы в какой обмакнула ты сок,
Что пылают они, не сгорая?..

Я глазами ищу тебя в каждом окне, —
Не блеснёт ли мне взгляд твой ответный.
Птицы светлых надежд отлетели — и мне
Вечность кажется мглой беспросветной.

Где ты, друг мой? Быть может, ты в зареве том,
Что бросают летящие тучи?
Иль тоскою ты только со мною вдвоём —
Чтоб тревожными строками мучить?

Плачет в окнах туман. Я любви не таю —
Лишь тебя я любил, дорогая.
Знаю, губы ты в кровь обмакнула мою —
И пылают они, не сгорая.

А.Чак Перевод с латышского В. Шефнера

 

Кесслер Оксана

Улыбайтесь. Не смотрите


Улыбайтесь, улыбайтесь!
Посмотрите:
Мир прекрасен за стеною слепоты!
Вот зима опять натягивает свитер
Белоснежный.
На дома, да на мосты.
Вот летит куда - то ветер - злобный шельма,
Пятерней воздушной треплет тополя,
А под ними, рукавом прикрывши бельма,
Бродит нищий - ни двора, да ни рубля.
Бродит нищий. Не смотрите, уж то важно...
Пусть идет себе - да мало ль их у нас?
Промелькнет вдали корабликом бумажным,
В череде таких же точно лиц и глаз...
Проходите, не тревожьтесь пустяками -
Жизнь у нас и так сплошная круговерть.
Нищета, небось, придумана не нами.
Всех, поди, не накормить, не обогреть.
Вы взгляните лучше в солнце колоколен,
Да в церквей немых святую благодать.
Мы свободны от сумы да от неволи,
Мы свободны.
Что ж чужой беды искать?
Злая вьюга за окошком, злая вьюга
Правит шабаш. Эк пустилась в хоровод…
В снежной пасти кто - то снова тянет руку...
Отвернитесь по привычке.
Все пройдет.

 

Человек шел по берегу и вдруг увидел мальчика, который поднимал что-то с песка и бросал в море. Человек подошел ближе и увидел, в руках мальчика морские звезды. Они окружали его со всех сторон, берег был буквально усеян ими на много километров.
— Зачем ты бросаешь эти морские звезды в воду? — спросил человек.
— Если они останутся на берегу до завтрашнего утра, когда начнется отлив, то погибнут, — ответил мальчик, не прекращая своего занятия.
— Но это просто глупо! — закричал человек. — Оглянись! Здесь миллионы морских звезд, берег просто усеян ими. Твои попытки ничего не изменят!
Мальчик поднял следующую звезду, бросил ее в море и сказал:
— Нет, мои попытки изменят очень много… для этой звезды
П.С. ... якщо вона не сховається за стіною сліпоти.

 

Кесслер Оксана

А время как будто сдаёт норматив:
И топит и косит...
И холодом душ под безумный мотив
Сменяется осень.
И кровью детей на никчемный алтарь
Смывается грешность.,
И стонет добро - позабытый звонарь,
Обряженый в ветошь...
А мы будто знаем, что день перемен
Наступит не скоро...
Всё так же готовы в моря до колен
Сворачивать горы.
И серостью дней вязко множится час,
Врастая годами...
Мы слепнем и верим, что солнце - для нас
И ангелы - с нами...

* * *

То ли небо итожит сроки,
То ли карты рисуют край,
Но уводит чужой дорогой
Поводырь за чужую грань.
Он диктует в виски молитву
И выводит рукой моей
По страницам, тоской открытым,
Очевидность последних дней:
Взгляды близких, врагов улыбки,
Пленкой кадров – секунды лет,
И на купленной впрок открытке
Немудреный, к тебе, куплет.
Шепот крепа и траур платьев,
Горстку пресной, как ложь, кутьи…
Да прощанья моей тетради
Эпилогом всего пути…
Шепчет. Кутает болью плечи…
Дарит память любимых лиц -
Поводырь мой, ведущий в вечер,
К оглавленью иных страниц.

 

Лев Борщер

я обрастаю рыбьей чешуёй,
ложусь на дно и зарываюсь в тину,
и упираюсь головой больной
в построенную временем плотину,
но не пробить... я на холодном дне
перебираю воду плавниками
и погружаюсь в толщу сонных дней,
упершись головою в твёрдый камень.
тону в воде, хотя она мой дом.
лицом уткнувшись в каменную глыбу,
молчу. и пузырьки пускаю ртом,
и становлюсь холодной снулой рыбой.

 

ЛІТО
Григорій ЧУБАЙ
Двоє несамовито, двоє задихано
Завчили одне одного напам'ять,
Як хрестоматійні вірші
І, навіть, пісок та трава тепер безсилі
Створити їм ілюзії таємності
І не можуть врятувати їх
Двоє несамовитих жаркого полудня
Мовчки сидять у кімнаті
Думають про Єдиного,
Хто міг би їм принести порятунок
Думають про сніг
Який міг би їх надовго закидати
Чути знадвору шелест піску
Чути знадвору шелест трави
Чути знадвору голос продавця морозива
Чути знадвору шелест піску



Грицько Чубай
МУЗИКА
Десь у диві, у видиві вмовклих ночей,
у музичному лісі, на синім узліссі
цвіла, мов калина, віолончель
і пахло весною чиєсь піаніссімо.
І пахли зеленими зорями очі,
і у флейти-тополі благав хтось покаянь,
і смичком трепетливим свою жіночність
питалася скрипка: «Яка... яка я..?»
І бігла музична струнка олениця,
і птаха музична кудись летіла...
І стояла моя зачудована ницість.
Тремтіла... і деревом стати хотіла.

 

Дуже зачепило.


В. Стус

— Досить крові,— продекламував кат,
коли ніж, загнаний мені поміж ребер,
стримів у спині.
А я подумав, скулившись весь од болю:
що як він захоче ще й лікувати мене?

 

Уважаемый пан ROMKO! Уважаемый пан Geograf!

Приношу глубокие изменени за это "Фe". Первого апреля были сбои в работе инета. Но попытался что-то отправить и даже додать "карму". И вдруг обнаружил, что получается Всё наоборот: ставлю "Fe". Тут же исправил. И вот обнаружил..., что исправить не получилось. Администрацию прошу помочь исправить на + .
01.04. никому карму не снимал.
Стихи замечательные.
С искренним уважением.

 

Каждую пятницу я получаю письма
с острова, который необитаем.

Каждую пятницу
помощи просит чей-нибудь Пятница,
или тоскует без ласки чья-нибудь Пятница.

В одну из пятниц
высадились людоеды
и умирают на острове
без меня

Снова четверг, и снова
бессонная ночь без огня

Каждую пятницу я получаю письма
с острова, который необитаем.

Каждую пятницу
читаю привычный почерк,
который все больше и больше
походит на мой.

Модрис Аузиньш

 

Был день как день.
Ко мне пришла подруга,
не плача, рассказала, что вчера
единственного схоронила друга,
и мы молчали с нею до утра.

Какие ж я могла найти слова?
Я тоже -- ленинградская вдова.

Мы съели хлеб, что был отложен на день,
в один платок закутались вдвоем,
и тихо-тихо стало в Ленинграде,
Один, стуча, трудился метроном.

И стыли ноги, и томилась свечка...
Вокруг ее слепого огонька
образовалось лунное колечко,
похожее на радугу слегка.

Когда немного посветлело небо,
мы вместе вышли за водой и хлебом

и услыхали дальней канонады
рыдающий, тяжелый, мерный гул:

то армия рвала кольцо блокады,
вела огонь по нашему врагу.

Ольга Берггольц

 

Лев Борщер

Я вновь соединить не смог
из слов разрозненных отрeзки
в одно прощальное письмо.
Причин не отыскалось веских,

чтоб объяснить зачем и как
решил прервать на полуслове
себя, усматривая знак
в том, что мне прошлое готовит

не встречу с будущим. Оно
закрыто за семью замками,
и не узнать, что суждено,
что будет после жизни с нами,

пытаться разгадать секрет
неясных перевоплощений,
себя сжигая а костре,
и обдирая в кровь колени

в молитвах, тычась наугад
в надёжно запертые двери.
Довольно,я хочу назад.
Туда, где я во что - то верил.

 

Сказоч-Ник

А как ты считаешь… - непросто быть Богом?
Бессменно две тысячи лет в карауле…
Смотреть на баранов, упёршихся рогом –
То предали снова, то вновь обманули…
Входить ежедневно в скорбящие лики,
По пальцам безгрешные души считая,
И слёзы ронять на лампадные блики,
И что-то простить, всё на свете прощая…
Коситься на тех, кто подолгу у власти –
Не писан Завет им ни Старый, ни Новый …
А тем, кто наивно мечтает о счастье,
Вручать как подарок венец свой терновый.
В глазах отражаться, где боль и терпенье,
Молитвой, как лезвием, вспарывать вены,
И видеть как те, кому даришь спасенье,
В своих откровеньях не так откровенны.
А сердце болит, оно не отстрадало,
За всю бесконечность в нём собраны муки -
Есть много ума, да вот разума мало,
Есть счастье любить, да всё чаще в разлуке…
Так хочется знать, чем закончится это,
Дай Бог тебе, Господи, Божье терпенье,
Пока слышу Слово – есть повод для Света,
Пока дышит совесть – нет страха забвенья.
И всё-таки лгу, и краду…, и едва ли
На этот раз нам избежать катастрофы…
Но чтобы к спасенью мы ближе чуть стали,
Он каждый свой день начинает с Голгофы…